Анастасия Архипова: о войне и разговоре со смертью
Председатель Молодёжной избирательной комиссии Свердловской области Анастасия Архипова в рамках Всероссийского конкурса «Памяти достойны» по воспоминаниям своего прадедушки – участника Великой Отечественной войны Ивана Лукьяновича Давыдова представила уникальный художественный рассказ о беседах со смертью. Жизнь героя неоднократно «висела на волоске», но благодаря несокрушимой силе духа, ему удалось выжить и встретить победную весну сорок пятого года.
23 апреля, 2020
Написано по воспоминаниям моего прадедушки Давыдова Ивана Лукьяновича, 1911 года рождения, уроженца села Золотые пруды Донецкой области.
Прадедушка ушел на фронт 23 июня 1941 года и вернулся в родной дом только в 1946 году, из госпиталя, после четырех тяжелых ранений. Награжден двумя орденами Александра Невского, орденом Красной Звезды и многими медалями. Прошел всю войну от рядового до майора:
- 1941-1942 – курсант полковой школы Северо-Кавказского военного фронта.
- 1942-1942 – 62 морская бригада Северо-Кавказского фронта.
- 1942-1943 – 948 саперный полк 257 сводной дивизии 4 Украинского фронта.
- 1943-1944 – командир стрелкового батальона, 18 Армия, 4 Украинский фронт.
- 1945-1946 – госпитали Чехословакии и СССР после ранений.
«Стой! Кто идет? Я сейчас пальну, если не отзовешься. Молчишь? Тем хуже для тебя. Это лязгает затвор моей винтовки. Слышишь? Я буду в тебя целиться. Ты уже на мушке. Эй! Твое молчание чем-то нехорошим отзывается во мне. Если это то, о чем я подумал, то мне тебя не услышать. Но ты меня видишь: лежу, почти бездыханный, целящийся в тебя невидящими глазами, прижимающий к груди единственной здоровой рукой винтовку…
Не подкрадывайся ко мне! Не пытайся, говорю тебе. И даже не думай об этом. Если это действительно Ты, то тебе хорошо знаком мой голос. А я всеми остатками нутра своего чувствую, что это – Ты. Безнадежностью раздавленных ног, свинцом под сердцем, обожженным лицом… Ты четыре года идешь за мной, след в след, ни на денек не оставляя меня в покое. Я все время перед твоими глазами.
Не двигайся, сказал! Вот ведь гадина. На, получи – вот он, в моей, еще способной на это руке, видишь? Узнала? Чую, что узнала… Ишь, ты! Кукиш тебе!
Это тогда в опрокинутом танке, уже наполовину вылезший, зажатый люком, который от взрыва заклинило, я не мог показать тебе его – руки были передавлены. Ты тогда уже обняла мои плечи, холодная, как лягушка, прижалась к моему уху: «Давай, давай…». А я, как чумной, мотал головой.
Вспомнила? Вот и стой там, где стоишь, хотя это тоже бесполезно. Лучше проваливай, слышишь? И забери с собой 42-й год и то лето, в котором я, лежащий у какой-то речушки, пил из нее вот этими окровавленными губами, окунал избитое лицо и мешал чужую кровь со своей вместе. А ты тогда прицелилась в мой затылок и в который раз облизнулась. Да, видно, плохой для тебя показалась моя голова, грязная, вшивая и затекшая от напряжения. И шлепнулась пуля рядышком, лишь водичка зашипела, не принимая ее. Но я оглянулся, не давшийся, и в который раз увидел тебя.
Нет, ты ошибаешься. Некогда мне было пугаться, тем более – умирать. Еще надо было пулю принять в плечо. Костью перебитой ключицы цеплять траву и ползти. Уже потом, обезумев от боли, двое суток терпеть тебя рядом, но, все-таки, подумывать, слышишь, только подумывать! О тебе. Тешься, тешься. Ты шла за мной, слизывая мою кровь с травинок, а потом ходила кругами и смотрела, когда я потеряю сознание. А я бредил и стонал, пусть бессвязно, но громко, чтобы ты услышала и отошла. Куда тебе тогда еще было до моей жизни, перепоясанной язвой желудка?
Это ты стояла у зарешеченного окошка кабинета и ждала, когда меня, бежавшего из плена, добьет особист. Он называл меня «гадом» и «предателем», и этими словами во сто крат делал больнее. Но дело не в нем. Ты могла бы и без него со мной разобраться. Ты тогда уже вплотную подошла ко мне, вдруг стало так холодно, что я открыл глаза и улыбнулся. А ты отшатнулась. Черт с ним, с лейтенантиком, который еще долго пинал меня и тыкал в лицо пистолет. Главное: ты тогда поняла, с кем имеешь дело.
Не забыть мне и ту зимнюю ночь. Луна была такой огромной и яркой, что я был весь перед тобой, будто уже готовый на твою обедню. Ох, как было холодно! Вся моя кровь досталась тогда свежему снегу. Я помню, как ты нависла надо мной, а я последним усилием перевернул себя на спину и не увидел луны – ты ее загородила. Мог ли я с тобой поладить, солдат, не закончивший своего солдатского дела, не выполнивший долга, без меня никому неподвластного? Накось, выкуси! Я тебе тогда сказал это замерзшими напрочь губами, да видно так сказал, что, ты все-таки разобрала этот мой, уже только звук. Помнишь, как ты отпрянула от моей руки? До сих пор стоит в ушах хруст снега под твоим удаляющимся телом: «Живой, живой…».
Ты тогда была нетерпеливой, а я – неопытен. Тем летом 42-го я еще лежал без сил в грязи под проливным дождем, прямо посреди проселочной дороги, так ее и не переползший. В разорванном боку будто что-то булькало при каждом выдохе, как уходящая вода в раковине умывальника. И я, сорванным наспех подорожником, таким же грязным и мокрым, пытался заткнуть эти звуки во мне. А ты ходила и ходила вдоль дороги, нервно похрустывая костяшками, выжидая, когда же дождь отмоет меня от всего живого.
Ты стала особенно надоедливой с конца 44-го. Тогда я стал побаиваться. Нет, не тебя, не бренчи от радости. Ох, и достала ты меня к тому времени! Глазам моим почудилось не увидеть, как бездна войны зарастает цветами, а слуху моему – не услышать, как по утрам меня будит радостный визг сынишки, заползающего в нашу с женой кровать вместо толчка в плечо моего друга «пора.». Ты тогда со всей ненасытностью почуяла, что пища твоя приходит к концу, и стала набрасываться на меня даже по пустякам.
Вот и сейчас ты стоишь рядышком и ждешь. Да зря ты ждешь! Вот сейчас-то я тебе не дамся ни при каком раскладе. Единственное, что я тебе позволю – в который раз посмотреть на меня, облизнуться и уйти. Скатертью дорога!
Теперь мы другие: ты стала упорней, но я – тверже. Ты меня закалила. Чем упорней ты, тем живучее я. Потому что, пока живой, я против смерти, а ты – ее сущность. Ты выполнишь свой долг, но только тогда, когда я выполню свой, потому что в ипостаси этого времени я – сильнее.
Поэтому и сейчас, когда мне невыносимо больно и плохо, и все во мне тухнет и умирает, ты скорбно стоишь в стороне, притихшая и уважающая мою боль. Ты не возьмешь меня, пока я сам тебя не захочу. Радуйся лишь тому, что я тебя не миную. Но у меня есть время, а у тебя его нет. Оно тобой кончается.
Поэтому говорю тебе твердо и ясно: «Поди прочь! Иначе я попытаюсь встать, и уж тогда тебе придется бежать от бессилия. Ты это уже делала в маленькой белорусской деревушке, где я лежал в сенях избы, наспех перекроенной в госпиталь. Врач, осмотревший меня, сказал тогда: «Безнадежен», - и ты в меня впилась. Ох, как впилась. Твоя хватка была настолько леденяще безжалостной, что заставила меня открыть глаза, и тот же врач сказал: «Он еще наш! Быстро!» Ты тогда долго плевалась, уходя единственной улочкой деревушки, и последняя собака лаяла на тебя, учуяв неживое.
Поэтому вот тебе мое твердое слово: не ходи ты за мной, не трать понапрасну время. Ты меня возьмешь, может быть. Скорее – возьмешь обязательно. Но я буду лишь твоей пищей и только. За мной уже будет тихо: без взрывов, стонов, лагерей и приказов. Потом, после тишины, придет праздник, который тебе не знать. И вот тогда я встану перед тобой. Ох, как встану! Встану, чтобы быть вровень. Чтобы посмотреть в тебя своими сухими, слепыми глазами с обгоревшими бровями и ресницами. Посмотрю открыто, твердо и без страха, до самых моих мозолей – вот как будут смотреть мои глаза. И ты их запомнишь. Запомнишь на всю свою вечную смерть. А я буду стоять перед тобой одним непобежденным существом и чувствовать спиной радостное и светлое движение. И это будет поступь Победы.
И вот тогда ты сможешь меня брать. И я буду для тебя сладок, потому что я буду счастлив. Я сниму свою единственную, вот эту гимнастерку с орденами и медалями, чтобы победное солнце омыло мое тело, тобою десятки раз мучимое. Но я знаю ему цену, потому что я вас победил: войну и тебя.
Я подкармливал тебя своим телом, чтобы ты знала, чего оно стоит. И теперь ты заплатишь за него ту цену, какую хочу я. И вот за эту цену я тебе его отдам. Только тогда ты сможешь начать свою трапезу. Только не мелочись. Не отхватывай время кусками моего тела. Начинай прямо с сердца».
Председатель Молодёжной избирательной комиссии Свердловской области Анастасия Архипова
Ссылка на публикацию в социальной сети «Вконтакте»: https://vk.com/a_aarkhipova?w=wall90024202_8289
Напомним, приём заявок на Всероссийский конкурс «Памяти достойны», посвящённый 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, продлится до 24 апреля 2020 года. В рамках конкурса участники молодёжных избирательных комиссий могут рассказать живые истории о судьбе человека в годы Великой Отечественной войны.
По результатам работы конкурсной комиссии будут определены 7 лучших работ из всех, представленных на конкурс. Все работы пройдут экспертную оценку и проверку на плагиат. Отобранные экспертами работы будут представлены на открытое электронное голосование в социальной сети
«Вконтакте» – официальной группе Российского фонда свободных выборов. В открытом электронном голосовании смогут принять участие все желающие.
Труд победителя и финалистов будет вознагражден денежными премиями (общий премиальный фонд конкурса составляет 140 тысяч рублей).
Победителю достанется наше уважение и приоритетное право на участие в общественных мероприятиях РФСВ, а всем героям – заслуженные честь, слава и память!
#ПамятиДостойны
#РФСВ
#Победа75
