Никита Федотов: блокадный Ленинград глазами Миши
Член Молодёжной избирательной комиссии Республики Саха (Якутия) Никита Федотов рассказал словами своего двоюродного дедушки Сергея Петровича Федотова, работавшего по специальному заданию редакции газеты «Красная звезда» в блокадном Ленинграде, о судьбе мальчика Миши, пережившего все тяготы жизни в осажденном городе.
22 апреля, 2020
«…Я хочу поделиться с тобой самыми сокровенными и ценными для меня воспоминаниями из всех тех, что помню о Великой Отечественной войне. Это отрывки из воспоминаний ребенка, жителя блокадного Ленинграда. 13 декабря 1941 года мне удалось с ним познакомиться после очередного воздушного налета, унесшего 13 человек на Кировском проспекте.»
Так начинается рассказ о мальчике Мише – жителе блокадного Ленинграда, сыгравшего судьбоносную роль в жизни моего двоюродного дедушки – Федотова Сергея Петровича. В начале декабря 1941 дедушку оправили в Ленинград по заданию редакции газеты «Красная звезда», сотрудником которой он был в то время.
Вот, что он мне рассказал: «Моего одиннадцатилетнего героя звали Мишей. Бодрый и отзывчивый, с впалыми щеками и заостренным носом, этот мальчик был одним из тех детей, которые невольно оказались свидетелями ужасов страшной войны. Наблюдая за ним, я ежеминутно чувствовал рядом с ним покой в душе и все время улыбался и радовался, будто видел перед собой некую картину, на которой маленький мальчик увлеченно и задумчиво играет с какой-нибудь игрушкой. Возможно, такое можно было бы себе представить в мирное время, но тогда нагнетающая атмосфера вокруг постоянно напоминала о войне и не давала забыться. Передо мной сидел уже не просто маленький милый мальчик, я видел повзрослевшего человека с мужскими чертами, как это бывает у тех, кто лишился права на детство... Что-то особенное, своеобразное привлекало меня в нем.
Необычная судьба сыграла с ним злую шутку. Отец, добровольно отправившийся сражаться за Родину, пропал без вести, а мать в августе 1941 отдала Мишу родной сестре Наде, но обещала вернуться за ним. Трагичными и в то же время жизнерадостными воспоминаниями поделился со мной юный друг!
Миша рассказывал: «Все время громкоговорители ревели перед угрозой с неба. После чего мы слышали звук метронома. Я спрашивал у тети, что это за прибор, как оказалось, – он определяет ритм! Еще есть в городе опасные районы: Надя запрещает мне туда идти, и мы стараемся обходить тот переулок, там, где еще табличка висит, не помню названия улицы… А еще я знаю, что на одной улице есть невзорвавшаяся бомба! Наверное, она очень большая, но я так и не смог увидеть ее, там было все закрыто почему-то, но написано на заборе об этой бомбе». А у меня в тот момент возникла мысль, что метроном впоследствии станет главным символом Ленинграда, так как нередко именно метроном, ритм которого усиливался по мере приближения вражеских самолетов, буквально спасал жизни стойких ленинградцев.
Наша беседа продолжалась и после града бомб и снарядов, разрывавшихся около бункера, где мы укрывались. Монотонный звук бомбардировщиков, которые то и дело господствовали в воздухе, иногда нарушали выстрелы 363-х на тот момент орудий Балтийского флота и нескольких орудий высоты «Красная горка». Я понимал, что Миша с благоговением относится к этим отличающимся выстрелам, доносившимся до Ленинграда. Он с надеждой ждет знакомого звука, зная о том, что бои ведутся за Ленинград – в ответ на действия врага.
Мишка с волнением говорил о событиях, которые особенно тревожили его: «8 сентября случилось ужасное! Надя рассказала мне о пожаре на Бадаевских складах, дым было видно с окраины – все сгорело! А что делается сейчас? Нам приходится голодать! Ты знаешь про институт растениеводства в нашем городе? Почему бы нам не забрать те огромные запасы?! Что ты думаешь про это? Надя говорит, что это наше наследие. А мне так кушать хочется! ...».
Мой друг, видно, не хотел говорить про обстрелы и налеты: он старался не вспоминать пережитые мгновения страха. Несмотря на переполняющие чувства, Миша продолжал с новыми силами: «С октября начали сокращаться нормы выдачи хлеба. Надя сказала, что все это временно, что скоро все снова наладится и беспокоится не о чем. Хлеб почему-то потерял вкус, мне кажется, в состав добавляют что-то несъедобное…».
В какой-то момент его голос начал дрожать: «А еще я видел надпись на стене, которая спасла нам жизнь, и видел, как дом на углу Лиговской и Разъезжей разрушился от снаряда вместе с жителями, видел закрытые фанерными щитами памятники, которые своим необычным видом казались такими нелепыми! ...». Мишка вдруг украдкой всхлипнул, но сдержался и не подал виду, что был напуган. Не от того ли, что это затронуло его душу, наполненную без того тяжелыми впечатлениями?
Холод безжалостно пронзал нас в этот момент словно солдат – ненавистного ему врага. Мишка после нескольких глухих и продолжительных минут снова начал делиться воспоминаниями: «С ноября начались какие-то бедствия. Я видел, как старушка остановилась посередине дороги и медленно начала падать, никто не обратил на нее внимания, но потом все же кто-то подошел к ней. А этот холод… никогда такого мороза не было». Миша потупил голову. Я не мог вымолвить что-либо.
«...Однажды тетя прибежала домой. Это было почти в конце ноября. Я очень обрадовался и удивился, потому что раньше я ее такой никогда не видел. Она рассказывала мне про дорогу, которую создали прямо на льду Ладожского озера, а потом вдруг радостно вскрикнула и сказала только одно слово – эвакуация. Надя надеялась, что нам удастся покинуть Ленинград». Я тоже надеялся на благополучие тети Нади и Миши, ребенка, который поделился со мной бесценными историями о жизни людей, находившихся в блокадном Ленинграде.
Он старался не упустить ни одно значимое для него событие и бережно хранил в своей памяти:
«Но я помню, что в ноябре устраивали концерты, 9 давали большой концерт в Госцирке, даже по радио вели трансляции. Это было удивительно и приятно. Мне казалось, что нет никакой войны и нет никакой блокады…
Помню, что водопровод почему-то сломался и мы с Надей ходили к Неве, чтобы набрать воду. Там тоже были другие дети, как я; и я видел, как они падали, а вода разливалась, но они снова набирали ее. Это повторялось раз за разом. Лица у них выражали только одно – беспокойство. Может быть, за больных родных? Мне кажется, я понимал их, на их месте я бы поступал так же…» – и с трепетом погрузился в кайму дневника воспоминаний, которые с интересом я слушал и с каждым новым оживлением все лучше понимал те жизненные устои, образовавшиеся во время блокады.
Многое поведал он мне, многим поделился со мной, может быть, потому что хотел описать действительность того времени, а, может быть, – передать мне свои чувства и сопереживания. Тем не менее я был очень рад тому, что встретил его. Без него я бы не мог понять и ощутить самое главное: личный взгляд ребенка на все то, что происходило вокруг в блокадном Ленинграде.
К сожалению, мне неизвестно, что случилось потом с Мишей и Надей. После нашей последней встречи утекло немало времени, и у меня не было возможности остаться тогда в Ленинграде. Меня отправили вместе с ленинградскими корреспондентами обратно в Москву. В конце войны я пытался узнать, какая судьба настигла их, но никакой полноценной информации мне не удалось найти. Однако все же услышал, что тетя Надя, кажется, скончалась зимой 1942. Но тогда что же могло произойти с Мишей? Смог ли он эвакуироваться, спастись, побороть смерть? Увидел ли он то безмятежное и чистое небо над головой, о котором мечтал? Последними его словами перед нашим расставанием были: «Дядя, а ты еще придешь к нам? Я хочу рассказать о том, что смогу увидеть там, на том берегу, когда закончится война и когда я снова увижу моих маму и папу, обрадуюсь и обниму их. Скажу им, как сильно я скучал, как долго же я их не видел. И потом мы все вместе вчетвером с Надей пойдем кушать мое любимое пломбирное мороженое как раньше!»
Хотел бы я снова увидеть моего юного друга…».
Эти слова, сказанные дедушкой, были наполнены горечью и сожалением. Неожиданно слезы навернулись на глаза; чувствовался упрек на самого себя из-за того, что он не смог помочь им, распорядиться об их судьбе, взять с собой. Я осознал, что увидел в тот момент те тесные, независимо от возраста и мышления, дружественные и искренние отношения между людьми, которые особенно важно было сохранить в пучине этого ужасного события – Великой Отечественной войны.
Член Молодёжной избирательной комиссии Республики Саха (Якутия) Никита Федотов
Ссылка на публикацию в социальной сети «Вконтакте»: https://vk.com/arrhenius1?w=wall435917194_12
Напомним, приём заявок на Всероссийский конкурс «Памяти достойны», посвящённый 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, продлится до 24 апреля 2020 года. В рамках конкурса участники молодёжных избирательных комиссий могут рассказать живые истории о судьбе человека в годы Великой Отечественной войны.
#ПамятиДостойны
#РФСВ
#Победа75
